Научные публикации

А. Л. Каплан: «... они всю жизнь от нас отстают»


В преддверии Дня города Государственный исторический музей Южного Урала представляет авторский проект Д. Г. Графова (при участии Е. П. Клавдиенко) — цикл статей, подготовленных по результатам интервью с челябинцами, которые рассказывают о себе и о городе, в котором живут. Это не просто воспоминания, это та самая «историческая память», которая является наиболее ценным источником информации о нашем прошлом. Сегодня публикуем первую статью из этого цикла. Ее герой — Абрам Львович Каплан 1.


– Абрам Львович, как вы появились в Челябинске? Где жили раньше, учились?

– Я родился в Брянске, на станции Брянск-2. Это была грузовая железнодорожная станция в поселке Фокинском. Отец мой был профессиональным фотографом. Отслужил в Гомельской милиции, потом ушел в Красную армию, воевал в 1-й Конной с белополяками в качестве артиллериста-наводчика. Позднее работал у старшего брата в ателье — сначала на побегушках, затем стал настоящим фотомастером. После демобилизации приехал в Брянск и стал работать фотокорреспондентом в газете «Брянский политотделец» (орган Брянского железнодорожного узла). Был депутатом Брянского городского Совета. Мама была депутатом районного Совета.

1941 год. Началась война. Мы с сестрой пошли на реку Десну нарезать тростника (мама держала свиней). Идем по мосту, навстречу нам начальник милиции капитан Горелов. Он всегда останавливался, чтобы поздороваться с нами, а тут не остановился. Мы сходили на реку, вернулись домой и тут узнали, что началась война. Через несколько дней в небе пролетел самолет-разведчик. Отец в первые же дни войны записался в одно из подразделений местной противовоздушной обороны (МПВО). Когда начались бомбежки, было принято решение эвакуировать население. Нас отправили в деревню в Воронежской области.

1 сентября мы с сестрой пошли в школу, которая располагалась на станции Есипово. Но всех учеников сразу отправили на уборку урожая. Занятия начались только 1 октября. Отец служил в Брянске в войсках МПВО, мама работала в колхозе на току. И тут приходит сообщение, что немцы продвигаются в сторону Елецка. Это означало, что Брянск взят в окружение. Мама побежала на станцию, встретила знакомого машиниста, тот сказал ей: «Видел твоего…»

Когда Брянск окружили, там было создано партизанское соединение, в которое вошли работники городского исполкома, пожарной охраны, милиции, МПВО. Партизаны ушли в лес, на Минскую дорогу. Там соединились с дивизией, находившейся в окружении. У дивизии имелась радиосвязь, так что наши бойцы общались с фронтом.

Поступила команда перевозить всех из Воронежской области дальше на восток. Мы решили ехать к родственникам в Саратов (они перебрались туда из Бобруйска, что в Белоруссии). 16 октября по радио объявили, что Москва находится на осадном положении.

Встретил директора своей школы Николая Ивановича Стогова. Сказал ему, что я еду в Саратов с мамой и сестрой, а отец остался в Брянске, и мы о нем ничего не знаем. Он ответил: «Поезжай с мамой — ты теперь старший в семье мужчина. А я пойду на фронт — у меня остались старые счеты с немцами». Оказывается, он воевал еще в Первую мировую, был штабс-капитаном в царской армии. Потом его дважды арестовывали, перед самой войной освободили, и он работал на Сормовском заводе, выпускавшем военную продукцию. Он пожал мне руку, и мы разошлись.

В Саратов мы прибыли 20 октября. Встретились с родственниками, они жили на краю города. Вскоре немцы начали бомбить Саратов, подорвали нефтебазу. Сверху дали команду выселить всех из города. Рядом с Саратовом располагался город Энгельс. На эвакопункте всем сказали: если кто желает остаться в Энгельсе (это была территория Республики немцев Поволжья), тому будут выделены земля, скотина.

Мы поехали дальше — через Караганду, Соль-Илецк, Оренбург в Челябинск. В Оренбурге (тогда он был Чкалов) мама пошла к военкому железнодорожной станции и стала просить: «Помогите забронировать места в поезде. Мы члены семьи военнослужащего. Муж остался в Брянске». Военком отвечает: «Сейчас только встречался с Капланом, он едет из госпиталя». Так мы неожиданно встретились с отцом.

В Челябинск прибыли 4 ноября. Было очень холодно. В городе повсюду действовали ограничения. Например, туалетное мыло продавали по три куска в руки (15–20 копеек за кусок). Везде все можно было взять только по спискам, карточек еще не ввели. К счастью, в столовой эвакопункта нас накормили и еще дали хлеба в дорогу. Я купил несколько кусков мыла. Поехали дальше на пассажирском поезде.

Когда проехали станцию Лебяжье, отец вдруг захрипел и покрылся холодным потом. Осмотревший его военный врач сказал, что у отца острый принцип аппендицита и его надо снимать с поезда. Мы сошли на станции Макушино. Отца положили в больницу. Врач решил вылечить его без операции. Тут он заметил, что наша мама хромает (она до этого повредила ногу), и поместил ее в соседнюю палату. Мне тогда было 12 лет, сестре 13 лет. Начальник станции распорядился поселить меня с сестрой в будке стрелочника, стоявшей возле железнодорожных путей. Там жил Михаил Иванович Щербаков с супругой и двумя дочками. Они освободили нам кухню.

Я пошел в железнодорожную школу. Отца после выписки из госпиталя взяли рабочим на железную дорогу, сестра пошла работать с ним. Мама поступила на приемный пункт молокозавода. Там сотрудникам давали обрат и по 100 граммов сметаны. Отец выздоровел. 17 апреля 1942 года он был признан годным к армейской службе и отправлен в Челябинск на строительство металлургического завода. Руководил стройкой трест «Бакалстрой» НКВД СССР, широко использовавший труд заключенных из Бакаллага, трудармейцев и военнопленных. Я тогда учился в шестом классе. В августе 1942 года сестра тоже уехала в Челябинск, поступила в филиал Верхнесалдинского строительного техникума (он располагался в здании нынешней школы № 8 на улице Нагорной). Отец кроме своих основных обязанностей на работе занимался еще и фотографированием. Когда все узнали, что он фотограф, стали давать ему разные задания.

– Случались побеги со стройки?

– Бегали. Были дезертиры. Немцы из трудармии не бегали, военнопленные тоже не бегали. Убегали уголовники и охранники. Отцу в то время было 43 года. А в охране служили в основном молодые парни, попавшие в войска НКВД после излечения в госпитале. Вот они и убегали. Оставляли записки: «Ушел на фронт». Случались и самострелы, но редко.

Отец решил перевезти нас к себе. Организовал нам пропуск — тогда в Челябинск въезд разрешался только по пропускам. Отец договорился с одной женщиной, у которой было четверо детей и муж на фронте, что она разместит нас с мамой и сестрой у себя в квартире на улице Нагорной. Приехали мы в Челябинск, сели на трамвай, приехали к хозяйке, а она говорит: «Извините, приютить вас не могу — уже взяла на постой моряков, которые прибыли на ремонт плотины ЧГРЭС». Ее можно было понять — у моряков хороший паек, а ей надо было кормить четверых ребятишек. Приютила нас другая женщина (это была моя будущая теща). Поселились мы в землянке, переоборудованной в 1925 году из бани. Заняли кухню, в которой стояли две печки и одна кровать. Я спал на сундуке.

Пошел учиться в школу № 8, в седьмой класс. Одно крыло школы занимала воинская часть. По хлебной карточке нам давали 400 граммов хлеба. А в школе давали еще по кусочку хлеба и сахара. В техникуме у сестры норма была 500 граммов хлеба. Мама пошла работать на завод оргстекла, который эвакуировался в Челябинск из Ленинграда. Директором там был Шульман. Цеха размещались в здании бывшего завода по производству безалкогольных напитков. Технология была такая: брались два листа силикатного стекла, складывались, обклеивались бумагой, внутрь заливался эфир и все это ставилось в печь. Мама пошла работать в цех на сборку этих форм.

Мы, семиклассники, бегали на завод подрабатывать. На территорию самого предприятия нас не пускали из-за малого возраста. И вот мы приходили к заводу и ждали у проходной. Туда подъезжала грузовая машина, забирала нас, а затем шла на товарную станцию. Там мы помогали загружать в кузов ящики со стеклом и потом сопровождали их до проходной. Экспедитор рассчитывался с нами талонами на дополнительное питание. Талоны мы отоваривали в магазине, который относился к отделу рабочего снабжения (ОРСу) этого завода и располагался на улице Миасской. Получали по сто граммов сахарного песка и пшена. Вроде бы мелочь, но все-таки… Рабочим завода по так называемой заработной книжке выдавали еще и патоку — несколько цистерн ее сохранилось со времени действия завода безалкогольных напитков.

– Расскажите, пожалуйста, про Сад-остров.

– Мы ходили туда купаться. Сад был бесхозным. Стояло там несколько деревянных строений. Был еще клуб бывшего императорского пожарного общества, но его заняла какая-то организация. Никаких увеселительных мероприятий не проводилось. Сад-остров можно было посещать беспрепятственно, вход был с улицы Свободы. Весной после ледохода ставили деревянный мост на остров с улицы Набережной. Он был рядом с насосной станцией.

5 июня 1943 года мне исполнилось 14 лет, и я пошел работать на завод. Раньше не принимали (видимо, тут играло роль то обстоятельство, что с этого возраста у человека наступала уголовная ответственность за проступки). Все желающие устроиться на завод должны были проходить проверку по линии НКВД, милиции и так далее. А у меня ведь отец служил в войсках НВКД, и когда мама устраивалась на завод, то проверяли не только ее, но и меня с сестрой заодно. Поэтому заново проверять меня не стали, в тот же день взяли на работу.

Сначала я пошел в цех, где заливают в формы эфир (работа интересная, но вредная для молодого организма). Рабочий день длился 12 часов. Выходных не было. Работали поочередно то в дневную смену, то в ночную. Всем выдавались зеленые фланелевые костюмы — куртка и штаны. Я работал во втором цехе. А первый цех был кислотный. Там из этилового спирта с помощью серной кислоты получали эфир. Кислота находилась в баке. Однажды я заметил, что трубка, по которой шла кислота, прохудилась, и из нее капает содержимое бака. Я схватил резиновый коврик, подсунул под течь. Трубку починили, собранную кислоту вылили в бутыль. Тут пришел начальник ремонтного цеха Балабанов, спросил, кем я работаю. Я ответил, что на формовке, наливаю в формы эфир. Балабанов говорит: «Это для инвалидов работа, пойдем лучше ко мне в цех строгальщиком». Мне, кстати, после этого случая дали премию — сто рублей и новый костюм (тоже зеленый, но более качественный — из хлопчатобумажной диагонали).

В 1943 году на заводе я вступил в комсомол. А в 1944 году меня послали пионервожатым в пионерский лагерь «Каштак». Это был лагерь Бакалстроя НКВД СССР. Начальником постройкома был Будрик (ведал расселением и ЖКХ).

– Что можно было купить тогда на сто рублей?

– 200–300 граммов хлеба или два пончика. Один пончик стоил 50 рублей. По карточке пончик давали взамен 100 граммов хлеба. Некоторые по хлебной карточке вместо хлеба получали десять пончиков и затем продавали их, получалось 500 рублей.

– Одежду можно было купить в магазине?

– Одежды не было. У меня были гимнастерки от отца. Брюки шили из любого материала. На ноги надевали бурки. Потом, в 1943–1944 годах, появились в продаже американские военные ботинки — ими торговали на базаре. В магазине люди брали лишь матерчатые туфли на деревянных колодках. Все промтовары приобретались по карточкам. Но магазинные полки пустовали. Только в 1944 году открылся магазин в здании, где сейчас располагается «Молодежная мода», и там стали появляться промтовары по высокой цене. И еще примерно с 1944 года на все предприятия привозили «американскую помощь» — ношеную одежду. Мне однажды достались рубашка и жилет с карманом.

– В Челябинске имелись базары или толкучки?

– Толкучек было много. Главная была там, где потом размещался Зеленый рынок,— у церкви. Там можно было купить все что угодно. Другая большая толкучка была в районе областной больницы, недалеко от трамвайного кольца. Еще одна имелась в Металлургическом районе, близ трамвайной остановки «Бакал», перед мостом. Трудармейцы там с себя что-то продавали. Семьи рабочих жили в бараках, тоже что-то продавали. Недалеко от остановки стояла баня, напротив нее — барак дивизиона оперативной охраны, где служил отец. Еще была двухэтажная больница (она еще сохранилась). И бараки… В них жили семьи металлургов, приехавших с Украины. До войны во всем Металлургическом районе (тогда он назывался Сталинским) было всего два дома — около мельницы и по другую сторону реки, они и сейчас стоят. В них размещались геологоразведка, управление строительства, политотдел.

– Эти строения стояли перед мостом?

– Поворота, где сейчас кольцо, не было. На «Бакал» можно было попасть, проехав мельницу — там был мост. Трамвайной линии еще не было.

Работники завода садились около почтамта на улице Кирова в грузовые крытые машины. При въезде на территорию предприятия охрана проверяла у всех пропуска. Когда нам, мальчишкам, надо было доехать до «Бакала», мы шли к железнодорожному переезду, что рядом с нынешним кислородным заводом. При проходе поезда шлагбаум опускали, грузовик останавливался. Мы залезали в кузов и ехали до проходной.

Зачем я туда ездил? У меня же там отец служил, он меня подкармливал в воинской столовой. Отец оформлял мне справку, и я проходил на заводскую территорию.

С завода люди ехали так же на грузовике, который доставлял их к почтамту.

– На ЧМЗ вела только одна дорога? И попасть на завод можно было только по пропуску?

– Там ведь была зона. Останавливали все машины, проверяли. И дорога была одна, других не было. Если ехать по нынешней дороге, то там, где трамвай идет на поворот (тогда его не было), надо было ехать прямо. Справа находился мельзавод «Победа», напротив него был выход к реке, а там — мост.

– Все заводские строения находились внутри? С противоположной стороны Миасса?

– Все строения были только с той стороны Миасса. Здесь располагался поселок Шанхай, как и сейчас (поселок мельзавода).

– Мельзавод работал?

– Мельзавод работал всю войну.

Так вот, первые строения на территории Сталинского района — два деревянных двухэтажных домика — стояли по ту сторону реки.

Площадку под завод нашли еще до войны. Даже не площадку, а бакальскую руду. Когда надо было создавать вторую металлургическую базу, особенно после того как во время войны потеряли Украину, обсуждался вопрос, где строить. Решение нашли быстро — в Челябинске. А в это время немцы как раз шли по Украине и стали вывозить металлургические заводы. Начали строить тут. Война ускорила процесс.

– Вопрос про заречную часть Челябинска, про район улицы Нагорной: какие дома там стояли?

– На углу Российской и Нагорной находился высокий старинный полукаменный дом. Первый этаж был гранитный, верхние — из дерева. А на другом углу находилась землянка, там жила семья Путятиных. Пониже находилась водоразборная колонка. Если пересечь Российскую, то во втором доме за углом до революции располагалась конная станция. Дальше до самого завода (до нынешней улицы Красноармейской) шли одноэтажные дома. По эту сторону Нагорной все дома тоже были одноэтажными. На углу стояла школа № 8. Других больших зданий не было.

А еще существовала улица Малонагорная. На ней стоял детский сад. Здание его было высокое. До революции, говорят, там находился дом терпимости. Малонагорная шла выше. Дальше, на улице Миасской, стоял двухэтажный кирпичный жилой дом. Он и сейчас стоит. До революции в этом доме жил дед моей жены учитель Василий Тимофеевич Главатских. В Первую мировую войну он получил офицерский чин и перешел на работу в Киевское пехотное училище. После революции преподавал во многих школах русский язык и литературу. Был смотрителем народных школ. В 1937 году его арестовали. В этом доме он жил с женой, дочкой и тремя сыновьями. Старший его сын, мой тесть Сергей Васильевич, стал потом геологом, строил Магнитогорск, работал во Взрывпроме. Второй сын, Борис Васильевич, был директором кирпичного завода в Тракторозаводском районе. Третий сын, Николай Васильевич, тоже был геологом. В войну моя жена, тогда еще девчонка, спасаясь от голодухи, переехала из Челябинска к своему дяде-геологу в Башкирию. Познакомились мы с ней гораздо позже.

– А в центральной части города вы бывали?

– К тому времени я уже увлекся коллекционированием. И любимый маршрут у меня был такой. Выходил я с Нагорной и шел по улице Труда. Там было несколько магазинов ОРСа. Так же, как и сейчас, стояло трамвайно-троллейбусное управление. Дальше — военный госпиталь, потом — бывший пассаж Яушевых (в этом здании сейчас картинная галерея). Затем я поворачивал направо, переходил мост, сразу за которым находился деревянный одноэтажный дом, а в нем — магазин военной книги. Я туда ходил с большим удовольствием. Там можно было купить воинский устав (стоил 80 копеек). Там же продавали интересные почтовые открытки Свердловского издательства с репродукциями картин Кравченко (был такой художник) — портреты летчиков-героев, выполненные карандашом. Сейчас это раритет. Там продавались и почтовые «секретки» для военных писем, стоили они копейки. Тетрадей не было. Вместо этого покупали книжки по марксизму-ленинизму (они печатались на хорошей бумаге) и писали в них.

– На углу должен был работать кинотеатр «Пролетарий».

– Он, по-моему, был закрыт.

– А какие кинотеатры работали?

– Работал кинотеатр имени Пушкина, чуть ли не целый день. Последний сеанс начинался в 23 часа. Фильмы крутили всю войну.

Еще был кинотеатр «МЮД» (напротив нынешнего Законодательного Собрания). Жилое здание с гастрономом «Центральным» на первом этаже так и стояло, а перед ним было несколько деревянных домов. Вниз по улице Кирова находился кинотеатр «25 лет Октября». Это за почтамтом, где сейчас здание «Челябинск-Сити». По дороге туда было два магазина, в одном продавали пуговицы, в другом — электротовары. Еще ходили в сад Челюскинцев на улице Российской (его называли «киносад»). Там был кинотеатр. Фильмы крутили все лето, до поздней осени. Молодежь ходила в сад на танцы, они пять раз в неделю были. Танцевали под радиолу.

Я учился в энерготехникуме (командировали от завода). Там имелся спортзал. Четыре или пять дней в неделю в спортзале устраивались танцы под радиолу. В 1941 году в этом же здании разместили Министерство энергетики СССР, на первом этаже была также Центральная научно-исследовательская лаборатория абразивов и шлифования.

– А рестораны работали?

– Работал ресторан «Арктика» на улице Кирова и ресторан «Южный Урал» в центре.

– Какие цены там были?

– Не знаю, я туда не ходил. По хлебной карточке можно было питаться в столовой. Как от центра вниз идти, перейти улицу Карла Маркса — овощной магазин стоял (там продавали овощи, консервы без карточек — маринованные зеленые помидоры), а рядом на улице Кирова была столовая № 15, все студенты могли там питаться по своим продуктовым карточкам.

За магазином военной книги (тогда он все еще находился за мостом и лишь позднее перебрался ближе к центру) стояла гостиница «Ялта», далее — швейный цех. В нем изготавливали обмундирование для бойцов Красной армии. От цеха по направлению к реке находилась обувная фабрика.

Однажды ко мне в цех зашел главный инженер Григорий Львович Зискин и сказал: «У тебя математический склад ума, тебе надо идти учиться». И я пошел учиться в техникум. Там же, на улице Российской. На третьем курсе узнал, что в Челябинске открывается механико-машиностроительный институт (ныне ЮУрГУ). Он тогда находился на улице Тимирязева, напротив роддома, там где сейчас лицей № 11. Я экстерном сдал экзамены в техникуме, и их засчитали как вступительные в этот институт. Начал учиться. Но в ноябре 1946 года попал в больницу, перенес операцию. Когда вышел, сессия уже началась. И тут неожиданно узнаю, что меня перевели со специальности «Автомобили, трактора, мотоциклы», где готовили специалистов для УралАЗа и других предприятий, в группу «Обработка давлением». Хотел забрать документы — не дали.

Я все-таки ушел из института. Мне тогда исполнилось 17 с половиной лет. Устроился бойцом в 1-ю пожарную команду. Она была на углу, где потом находился магазин «Ритм».

– Тогда уже на машинах расчеты передвигались?

– Конечно. Правда, на открытых. Начальником нашей команды был Константин Иванович Ходаев.

– Пожары случались часто?

– Часто. Два-три раза в сутки мы выезжали на тушение. Рабочее место у меня было интересное — автоцистерна. Раньше все машины были открытыми. Мы сидели на скамеечках вдоль цистерны — на «линейке». Вторая машина была автонасос. Там тоже сидели. В первый раз я попал на третью машину — цистерну-водовозку. Она только воду возила. Я сидел в кабине рядом с водителем, но если с этой машиной выезжал начальник части, я уступал ему место, а сам перебирался наверх, на бак.

Расскажу про наводнение в Челябинске. Конец марта 1947 года. Я находился на дежурстве. Улицу Кирова в районе моста затопило, вода доходила аж до улицы 8 Марта (кинотеатра «Родина» тогда еще не было). Решили взрывать лед на реке и повредили два моста через Миасс. Они стали непроезжими. В это время на Малонабережной улице, в районе нынешнего цирка, затопило сарай, а там лежала негашеная известь. Сарай загорелся. И мы с улицы Спартака поехали в Заречье через затопленный мост. Шофер наш догадался ехать по трамвайным путям (трамваи, конечно, не ходили). Проехали, пожар потушили. Но Заречье оказалось отрезано от центра. Оба моста подорваны. Народ идет с работы, а домой попасть не может. С ЧТЗ прибыли какие-то тракторные площадки — тягачи с большими кузовами,— которые перевозили людей через воду.

– Мост, который сейчас по проспекту Победы, в то время уже был?

– Был. Его и подорвали тогда.

– Вы упомянули старый цирк на площади Павших. Когда его построили?

– В конце 1920-х годов. Примерно в 1929-м. Первый цирк, деревянный, стоял на Южной площади. Он сгорел в 1908 или 1909 году. А потом построили новый цирк. В нем выступали артисты с мировым именем.

В 1973 году я был заместителем начальника областного Управления пожарной охраны. Ко мне пришла делегация — директор цирка и заместитель управляющего трестом «Челябстрой». Попросили помочь сжечь здание цирка. Оно к тому времени совсем обветшало, а при его разборке обнаружилось, что все деревянные конструкции заражены грибком. Чтобы не допустить распространения заразы, было решено цирк сжечь. Тут нам пришла в голову мысль воспользоваться ситуацией, чтобы провести учения пожарных команд и заодно снять все действия бойцов на кинопленку. Приехали съемочные бригады с четырех киностудий. Учения прошли успешно. Всех ребят потом накормили и отпустили по домам. Мы прославились после этих учений. Была опубликована заметка в газете «Правда», большая статья — в «Челябинском рабочем».

– Киношники включили кадры в свои фильмы?

– Не знаю, вполне возможно. Позднее в журнале «Америка» мы видели интересную фотографию: был снял горящий дом, вокруг которого сидели человек сорок и смеялись. Оказалось, что там тоже сожгли здание, которое мешало какому-то строительству, и пожарная команда снялась на фоне пожара. Тогда я сказал: «Мы это сделали пять лет тому назад, они всю жизнь от нас отстают. Только вот больших фотографий у нас нет». На самом деле мы отсняли несколько кадров в 1973 году. На одном из них — наш боец Старков (награжден медалью «За отвагу на пожаре»). Ему на руки дали какого-то пацаненка и сфотографировали на фоне пылающего цирка — будто он его выносит из огня. Фотография заняла первое место на каком-то российском конкурсе.



1. Абрам Львович Каплан (р. 5 июня 1929) — полковник внутренней службы, заслуженный работник МВД (1967), почетный член Всероссийского добровольного пожарного общества и Федерации пожарно-прикладного спорта СССР, краевед, филателист, филокартист. В пожарной охране Челябинска с 1947 года. В 1959–1987 годах начальник отдела, заместитель начальника областного Управления пожарной охраны. С 1987 года старший сотрудник пожарно-технической выставки, методист Центра противопожарной пропаганды и общественных связей управления городской пожарной службы ГУВД Челябинской области. Награжден медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» 2-й степени, двумя медалями «За отвагу на пожаре» и др. Почетный гражданин Челябинской области (2017).



06.09.2018

Возврат к списку