М. В. Пасешник (Теплоухова): «По углу нашего огорода протекала речка Челябка…»

Государственный исторический музей Южного Урала продолжает публикацию серии статей-интервью Д. Г. Графова (при участии Е. П. Клавдиенко) о Челябинске и его жителях. Собеседником авторов стала Муза Владимировна Пасешник (урожденная Теплоухова) — внучка Константина Николаевича Теплоухова, известного в Челябинске общественного деятеля и мемуариста. Родилась и выросла в Челябинске, училась в 1-й школе. После окончания 1-го Ленинградского медицинского института работала в Калининграде, потом вернулась в родной город. Муза Владимировна сохранила большую часть дневников и фотографий своего деда, благодаря чему мы теперь можем проникнуться духом того времени и окунуться в атмосферу жизни старого Челябинска. Интервью записано 25 декабря 2013 года.

– Какие воспоминания у Вас сохранились о детстве (школа, детские забавы и прочее)?

– Я родилась в Челябинске в 14-м переулке. Это был конец улицы Спартака, напротив пединститута. Там было 4 дома, и все это переходило в улицу Клары Цеткин. Переулок у нас был первый после улицы Спартака — между улицей Клары Цеткин и Свердловским переулком (Свердловской улицей). Сейчас это улица Володарского. Из всех «старожилов» теперь остался один дом — Володарского, напротив аптеки (напротив «Эльдорадо»). Там сейчас живет один долгожитель. А наш переулок был 4 дома с одной стороны и 4 дома — с другой… Трава в те времена была такая чистая и мягкая, что по ней ходили босиком. Мне запомнилось, как мы собирались с друзьями, и однажды они накормили меня корнем белены (без злого умысла). Он был очень сладкий, поэтому не знаю, сколько я съела. У меня начались галлюцинации, я куда-то лезла. Мне вызвали скорую помощь, и в городской больнице врачи промыли мне желудок.

Запомнилось еще то, как зимой мы ездили за водой. Мне было тогда лет 10–12. Воду брали из водокачки, которая представляла собой небольшой домик (будку). Располагалась она рядом с нынешним органным залом (Алое поле) (храм Александра Невского, на момент интервью там располагался органный зал - ред.).

– Это было со стороны первой школы или там, где Свердловский проспект?

– Это было там, где сейчас органный зал. Сквер этот существовал еще тогда. А со стороны Свердловского проспекта (где сейчас ночной клуб) был туалет, а перед ним — водокачка. У меня была подруга Надя. Ее папа, дядя Вася, работал фотографом. Когда нам было по году — полтора, он нас сфотографировал.

Училась я в 1-й школе имени Энгельса. Она была женская (10-я была школа была мужская). Со мной в параллельном классе училась Татьяна Ишукова. Ее мама училась в свое время у Анны Константиновны Теплоуховой и стала преподавателем. Они жили в 30-й школе, где преподавала мама Ишуковой.

По углу нашего огорода протекала речка Челябка. В оттепели она разливалась от территории радиозавода до улицы Энгельса. Мне запомнился пожар в пединституте. Во время войны там размещался военный завод, на котором выпускали боеприпасы. Осенью, в конце войны, там случился сильный пожар. Все было в клубах дыма.

– Вы пошли в школу во время войны?

– В 1944 году я пошла в первый класс. Закончила школу в 1954 году.

– Как было во время войны — голодно?

– Голодно. Но нас спасал огород. Мы выращивали овощи и продавали их на рынке. Например, редиску. Также держали кур. Рынок располагался на площадке перед нынешним драматическим театром (со стороны, где сейчас вход в театр). Назывался он элеваторный. Туда приезжали татары из близлежащих деревень, привозили карасиков или окуней, которых ловили в местных озерах. Стоили они по тем временам 3 рубля 50 копеек. Все было экологически чистое.

А еще мы держали корову. У Нади тоже была корова. Мы жили друг напротив друга, второй дом с одной стороны и третий дом с другой стороны. В переулке только у нас были коровы. Мы вставали в 4 утра, когда мама была на работе, и выгоняли стадо. Оно было очень большое, сейчас таких не увидишь. Спускались по улице Коммуны к парку, мимо стадиона. И там собирались. Там ждал пастух или два пастуха. Стадо гнали в парк.

– Каменоломни в то время были рабочие? Камни там добывали?

– Нет. В то время там была зона отдыха. Я застала лодки и катамараны. У Нади были тетушки, юность которых пришлась на 1923–25 годы. Однажды Надя залезла у них на сеновал и нашла там шляпу-котелок из оранжевого бархата. Она надела эту шляпу, и так мы пошли в школу. Шли в пионерских галстуках, а на Наде был оранжевый колпак.

Запомнился еще такой эпизод. Однажды парк закрыли на ремонт, и ходить там было нельзя. Даже было написано, что ходить запрещено. А мы все равно ходили в школу через этот парк (шли сначала через парк, потом через Алое поле и мимо разрушенного собора). И вот в один из дней нам встретился там мужчина в форме. Мы приняли его за милиционера. А он оказался участником войны (впоследствии, когда я работала врачом, я его встречала). И вот этот мужчина забрал меня в милицию вместе с какой-то старухой, когда я перелезла через забор и пошла по парку. Сзади нас шла Надя и уговаривала меня убежать. Я плакала, но послушно шла за мужчиной. Тогда Надя сбегала за моей мамой. Мама предложила заплатить штраф в размере ста или двухсот рублей, чтобы меня отпустили. Мужчина меня отпустил, но денег не взял.

– Где в то время работала Ваша мама?

– Мама работала в роддоме на Тимирязева. Папу расстреляли 1 января 1938 года. Мама осталась с нами, детьми. Старшему было 14 лет, среднему — 12 и мне год и два месяца. Приехали дедушка и тетя Аня и стали жить с нами. А мама пошла работать в роддом. Потом она работала на дезостанции. Дежурила ночь через ночь. Когда люди заболевали тифом, делали обработку, белье давали в прожарку. Медицина во время войны была прекрасная — и на фронтах, и тут. Работали бани. Билет в баню стоил 5 копеек.

– Вы тоже ходили в баню?

– Конечно. Ближе всего к нам была городская баня на улице Воровского. Еще была баня на улице Спартака (где сейчас магазин «Ритм»), во дворах. Самая большая баня была на улице Красноармейской. Она был двухэтажная, а может быть, даже трехэтажная.

– Там больше всего запомнились очереди. Чтобы попасть в баню, стояли полтора часа.

– Да. Как-то я мылась и пролила из шайки кипяток на руку, получила ожог. На улице было холодно, и я шла, держа руку на холоде.

Я любила ходить в цирк (моя подруга Надежда не любила). Он располагался возле площади Павших. Билеты тогда были доступные. В первом отделении, как правило, выступали борцы. Второе отделение представляло собой различные номера с животными. Еще работал драмтеатр. На ЧГРЭСе было что-то вроде оперетты. Мама и ее двоюродные сестры туда ходили, а я это уже не застала.

– А кино?

– Когда в кинотеатрах стали демонстрировать трофейные фильмы — «Бемби», «Серенада Солнечной долины», билеты в кино стоили 30 копеек. Чаще всего ходили в кинотеатр имени Пушкина. Также ходили в кинотеатр «Родина». Поначалу ходили еще в МЮД, но потом его снесли.

– В 1-й школе вы закончили 10 классов?

– Да. Это была десятилетка. В этой школе давали очень хорошие знания. Она считалась лучшей в то время. И еще вторая — железнодорожная (сейчас 121-я).

– К чему относился 14-й переулок — к Челябстроевскому поселку?

– Нет. После Спартака у нас был 14-й переулок, потом Шершневский, потом Парковый, а потом начиналась улица Коммуны. А со стороны улицы Коммуны, ближе к Алому Полю, стоял дроболитейный завод.

– А как называлось все это вместе?

– Названия не было. По другую сторону улицы Спартака шел второй поселок НКВД. Там были бараки.

– После окончания школы Вы поехали учиться?

– Сразу поехала учиться. У меня в аттестате была половина «пятерок», половина «четверок». Я училась у блестящих преподавателей. Для поступления надо было 20 баллов, а у меня было 19. В школе нам привили любовь к химии, поэтому экзамен по химии я сдала хорошо. Вторым экзаменом было сочинение. Летом я перечитала всю литературу, ходила на курсы. «Не» и «ни» не так написала. А последним экзаменом была физика. Сдала на «пять». Так я поступила в первый женский медицинский институт в Ленинграде. Он существовал еще до революции, впоследствии стал общим. Сейчас это 1-й Ленинградский медицинский институт имени Павлова. Он уже 4-й год занимает 1-е место по России. Жила я у наших знакомых на Исаакиевской площади. Из окна 3-го этажа мне был виден Исаакиевский обор. Люди, у которых я жила, ориентировались в Эрмитаже так же, как у себя во дворе. И они меня туда водили.

– По окончании института Вы вернулись в Челябинск?

– Да.

– Существовало ли раньше распределение?

– Да. После распределения я работала в Калининградской области. Наш городок находился недалеко от границы с Польшей. Мой муж тоже был врачом, он плавал на китобойной флотилии «Юрий Долгорукий» в Антарктиду. Долгие разлуки с ним привели к тому, что через 4 года мы разошлись. И я приехала сюда.

– А где Вы поселились? На старом месте?

– Дома на этом место снесли. Когда папа вернулся из полярных поездок, думал, что купит этот домик. Но все пошло не так.

– Деньги на покупку дома заработаны в полярных поездках?

– Да. Какую-то сумму добавила тетя Аня.

– Вернувшись из Калининграда, где Вы жили?

– Я жила на улице Лебединского. Вспоминается первая осень. Начало ноября. Мрачно. Дом стоял параллельно железной дороге. Смотришь — грузят заключенных… Неприятные ощущения.

– Какой это был год?

– 1963. Вернулась я в 1962-м.

– То есть в Калининградской области Вы были лет восемь?

– Нет, меньше. Потому что сначала я уезжала к свекрови в Балашов (Саратовская область), где родила сына.

– Где в Челябинске начали работать?

– В медсанчасти ЧГРЭСа. Мне было это удобно. Там я проработала 15 лет. Последние 6 лет — в поликлинике. Потом меня пригласили во вторую областную. Там я проработала 27 лет. Там был интересный народ. Последние примерно 15 лет там были инвалиды, участницы войны.

– Вы уехали из Челябинска в 1950-х годах, а вернулись в 1960-х. Как, на Ваш взгляд, изменился город?

– Больших перемен не было.

– То есть город как был деревянным одноэтажным, так и остался?

– Да. Улица Кирова, все было старое-старое. В 1964 году я ездила на учебу в Питер. Мне еще не было 30 лет. В Питере я провела 3 или 4 месяца. Там были выпускники нашего курса, и мы вместе ходили в театры, музеи. По дороге в поезде со мной ехали 2 пожилых мужчины. Они рассуждали об искусстве (в Челябинске уже работал оперный театр). Когда один вышел, я спросила второго, в театре ли он работает. Этот удивился и говорит: «Как! Вы его не знаете, что ли?» А это, оказывается, был Исидор Зак, дирижер нашего оперного театра. Мне стало неудобно.

– С Татьяной Леонидовной Ишуковой вы учились вместе в школе?

– Она очень легко училась. Когда закончила, ей было 16 лет. Она очень любила метеорологию и была настроена на метеослужбу. А общежитие ее метеорологического института находилось недалеко от Исаакиевской площади. Мы с ней часто встречались в бане. Я не знала, что она едет поступать. Тогда мы не так близки были. Ее не принимали, потому что ей было не 17 лет, а 16. Послали ее к ректору. А у нее была золотая медаль. Поэтому ее приняли. Она была очень спортивным человеком, имела 1-й разряд по лыжам, бегала на коньках. Более тесно общаться с ней мы стали позднее.

– То есть она еще поработала на той метеостанции, которая располагалась на Восточном бульваре, на Могильниковской?

– Да.

– В бывшей усадьбе Константина Николаевича?

– Да, это все было в огороде. Периодически мама и тетя Аня измеряли все эти уровни.

– Если говорить о Константине Николаевиче, то какие воспоминания о нем у Вас остались?

– Это был очень серьезный человек. Очень много внимания уделял ребятам — Алеше и Феде. Мама ждала, что ее тоже арестуют. Она два года спала, не раздеваясь (аресты шли постоянно). Вообще, жить было ужасно тяжело. У дедушки были интересные знакомые. Например, он дружил с Бейвелями. Кстати, я знакома с внуком Бейвеля — Александром Саввичем. И Анна Борисовна (Гуськова) поддерживает с ними отношения. Особого внимания дед мне не уделял. Он был очень неразговорчивый. С моей мамой у него были не очень теплые отношения. У меня старший сын. Однажды у нас в гостях побывал один знакомый. И он сказал, что мой старший сын — это копия деда, и фигура, и характер. В армии он не служил: у него хронический бронхит. Он служил в охране. Ему пришлось стрелять. Он никогда раньше не стрелял, а тут попадал в «девятку». Наверное, сказались гены деда. И характер тоже дедушкин — ядовитый, жесткий.

– Константин Николаевич сам для себя никогда не готовил еду. Этим занимались кухарки, супруга.

– В семье Теплоуховых к мужчинам всегда относились с большим почитанием. Они были охотники, вообще всегда чем-то занимались.

– Расскажите о Втором городке НКВД.

– У меня там не было никогда друзей. И на ту сторону я вообще не ходила.

– Какая там была обстановка? Криминогенная?

– Нет. Если кто-то кого-то убивал, то это разносилось по всему Челябинску. Вообще очень редко что-то такое случалось. Помню, в парке застрелился военный. У меня на участке были писатели, артисты, художники, вся когорта, начиная от прокурора области, жена которого работала на ЧГРЭСе врачом-гинекологом. Когда сын служил в Кунгуре, я ехала из Кунгура в Питер и читала пермские газеты, где сообщалось, что за неделю столько-то происшествий по Пермской области. У нас еще этого не было. Я вырезала эту заметку. И когда ко мне пришел прокурор города, я ему показала, а он очень удивился. У нас было одно-два убийства в неделю по области. А потом пошло 8, 10. Во время войны, я помню, по Степана Разина, 8, сын убил свою мать. И мы с соседкой ходили смотреть на этот дом. Это происшествия прогремело на весь город. То есть в те времена было гораздо спокойнее. Ходили спокойно и вечером, и ночью.

Но было распространено воровство.

– По квартирам лазили?

– Да. Мама дежурила через ночь, а я оставалась одна ночевать. У нас было ружье, и я научилась его заряжать. Однажды лежу, читаю. Мне слышится, что открываются ставни, и в них — мужская рожа. Я погасила свет и зарядила ружье. С тех пор больше никто не беспокоил.

– Муза Владимировна, Вам удалось сохранить большую часть фотоархива и дневников Вашего деда Константина Николаевича. Как Вы планируете этим распорядиться?

– Да, мой дед очень много фотографировал и записывал все, что происходило с ним и его близкими. Сохранилось десятки тетрадей с карандашными записями и фотоальбомы. В его дневниках содержится много интересных, даже уникальных сведений о Челябинске, чего не встретишь больше нигде. Хотелось бы  передать это в наш музей или в архив, чтобы сохранить это для наших потомков.